Разбойничья злая луна - Страница 16

К полудню к разбойничкам заглянул сердитый красномордый караванный. Не глядя, протянул руку к открытой дверце, и ему подали снаружи низенький табурет. Сидеть на коврике досточтимый Хаилза, видимо, считал ниже своего достоинства. Воссел. Подождал, пока услужливая рука снаружи закроет дверцу, и с недовольным видом развернул карту.

– Показывай, – буркнул он. Ар-Шарлахи облизнул губы:

– Что показывать, досточтимый?

Караванный побагровел гуще прежнего:

– Только не прикидывайся дурачком! Не таких обламывал!.. Где он, этот твой путь к морю?

– Досточтимый… – виновато сказал Ар-Шарлахи. – Мы люди простые, мы больше по памяти… Карт у нас нет…

Досточтимый Хаилза грязно выругался, помянув и разбойничью злую луну, и кивающие молоты, и всех четырех верблюдов.

– Вот это – Харва, – прорычал он, тыча в развернутый свиток. – Мы сейчас находимся – здесь. Вот тут – пески Теген… Ну, соображай, соображай!

Ар-Шарлахи робко протянул руку к свитку.

– Сначала вот так, по краю плато Папалан… а дальше… вот сюда, песками Чубарры… к югу…

– Чубарра не здесь, – с презрением бросил караванный. – Чубарра – вот она… Короче, те самые места, где ты разбойничал… А сам проход к морю – где он?

– Где-то тут… – И Ар-Шарлахи, поколебавшись, коснулся пальцем пола на вершок южнее края карты.

– Там же сплошные скалы! Колеса изломаем!.. Туда вообще никто никогда не совался!

– Есть проход, досточтимый, – смиренно отвечал Ар-Шарлахи. – Я надеюсь, что мне удастся найти его и в этот раз…

Караванный засопел и свернул свиток.

– Ладно, – решил он наконец. – Доберемся до Чубарры, а дальше буду вас по очереди приковывать в рубке, у штурвала. По памяти – значит по памяти. И молитесь, чтобы память вас не подвела…

Изрекши смутную эту угрозу, караванный удалился. В дверцу просунулся испуганный матросик и убрал табурет. Алият медленно повернулась к Ар-Шарлахи.

– А ты, оказывается, не такой уж и дурак, – с некоторым удивлением проговорила она.

Вздымаемая огромными колесами желтоватая пыль тянулась по ветру, обгоняя караван. Всю правую сторону обозримой степи заволокло клубящейся мутью. «Самум» слегка покачивало. Откуда-то снизу снова донесся раздраженный зык караванного. Вообще следует заметить, что голос у досточтимого Хаилзы был какой-то всепроникающий и проходил сквозь тонкие переборки, как нож. Только его и было слышно.

– И это вожак? – задыхаясь, вопрошал кого-то караванный. – Это головной корабль? Что же тогда делается на остальных судах?.. Что это за бочка в трюме?

Ответ был настолько почтителен, что ушей Ар-Шарлахи не достиг.

– Для морской воды?.. – озадаченно переспросил караванный и на минуту умолк. – Ну хорошо, а это что такое? Что это такое, я спрашиваю!.. Вызвать людей, и чтобы больше я этого не видел!

Голос караванного гулял по кораблю – скрипел, скрежетал, рявкал. Взыскания сыпались направо и налево. Кого-то уже привязали к брусу и отмерили десяток ударов тростью. Наконец досточтимый убрался в свою каюту, но и там угомонился не сразу.

– Досточтимый Тамзаа… – доносилось временами до Ар-Шарлахи его злобное ворчание. – Удружил, нечего сказать!.. Надо же: сам готовил караван к походу!.. Рога от хвоста не отличит – и туда же… Да о таком деле за полторы луны предупреждать надо!..

Хрипло прокричал рожок. Стало быть, скоро покормят… Действительно, вскоре за переборкой раздались шаги, звякнула посуда, потом вдруг послышался торопливый сиплый шепот, из которого удалось разобрать лишь два слова: «…расскажешь потом…» – и низкая дверь приоткрылась.

Матрос, принесший им еду, был, надо полагать, выходцем с Пальмовой Дороги. Во всяком случае, лицо прикрывал повязкой. Вел он себя как-то странно. Глаза – так и бегают, словно что-нибудь стащить собрался. Украдкой метнул взгляд на Ар-Шарлахи, потом на Алият, поставил поднос и, не промолвив ни слова, удалился. Возможно, говорить с разбойниками было запрещено.

К вечеру ветер ослаб, степь сменилась пологими барханами Тегена. «Самум» то заваливался в седловину меж двумя дюнами, то, натужно скрипя, выезжал с разгону на гребень. Судя по знакомому звяканью внизу, смена каторжан занимала места в люльках.

– Слушай, а ведь тут у них не матросы барабан толкают, – с озабоченным видом сказала вдруг Алият. – Слышишь? Цепи…

– Ну и что? – спросил Ар-Шарлахи.

– Так… – уклончиво ответила она, нервно оглаживая стальной браслет на запястье. – Стало быть, не мы одни тут прикованы…

Вся ночь ушла на изматывающий подъем по накатанному пологому склону, вдобавок чуть ли не в полном безветрии. Только к утру, когда эскадра выбралась наконец на плато Папалан, на мачтах шевельнулись и защелкали вымпелы. Согласно древней мудрости, ветер в пустыне просыпается вместе с солнцем. Вскоре «Самум» напряг паруса, и под барабанами огромных колес бойко захрустел красноватый щебень.

Выяснилось, впрочем, что с восходом солнца просыпается не только ветер. Вчера караванный, можно сказать, лишь брюзжал, теперь же он словно с цепи сорвался.

– Почему у всей команды тряпки на мордах? – неистово гремел он. – Здесь что, Кимир? Или все-таки Харва?.. Что значит «только в походе»? В каком уставе написано, что в походе положено прикрывать лица? Во время песчаной бури – да! В бурю я и сам прикрою!.. Почему сейчас?

– Многие из них с Пальмовой Дороги, – растерянно объяснял кто-то, видимо, погонщик «Самума». – Там считается позором, если мужчина с голым лицом…

– Нет никакой Пальмовой Дороги! Есть Харва!.. И если мужчина прикрывает морду, он либо кимирец, либо разбойник! И с теми, и с другими у меня разговор короткий!..