– Теперь понимаю… – еле слышно сказала она. Попятилась и задела штурвал. – Вот теперь я все понимаю… Прав был Лако…
Ар-Шарлахи, не слушая, высматривал что-то сквозь толстое стекло заслонки.
– Нет, это ненадолго… – с отчаянием бросил он. – Сейчас приведут колдуна и пойдут снова… Продержаться бы до утра…
Он оглянулся и увидел глаза Алият. Она стояла у амбразуры, и полоса лунного света теперь пересекала ее лицо наискосок.
– Ты что?.. – Ар-Шарлахи шагнул к Алият, и она вжалась спиной в переборку. Он остановился, все понял – и засмеялся. Смех, правда, вышел невеселый.
– Вот, наверное, и Левве так… – сказал он, жалко кривя рот. – Когда его пришли убивать… сразу после указа… Наверное, он тоже пытался отогнать толпу этими своими заклинаниями… И, вероятно, с тем же успехом…
Прошло уже довольно много времени. Цепь факелов по-прежнему держалась в отдалении. Отдельные огни гасли, выгорая. Снова приоткрылся люк.
– Там вроде по борту что-то прошуршало, – сипло сообщил Айча. – Проверь, на палубу никто не взобрался?..
Впрочем, можно было уже и не проверять. Все трое отчетливо услышали в тишине позвякивание металла и шлепанье босых ног.
– Кто говорит нганга? – прозвучал снаружи гнусавый и какой-то даже нечеловеческий голосок. Слова он выговаривал странно – словно на вдохе, а не на выдохе.
– Я… – хрипло отозвался Ар-Шарлахи.
Снаружи помолчали. Потом странный голос раздался снова:
– Выйди, кто говорит.
Трое переглянулись. В рубке было темно, поэтому Ар-Шарлахи не видел выражения лиц Айчи и Алият.
Сделал шаг к дверце, ведущей на палубу, и почувствовал повыше локтя знакомую сильную хватку маленьких пальцев.
– Надо идти… – как можно тише выдохнул он. – Может, договорюсь…
Пальцы, помедлив, разжались. Ар-Шарлахи приоткрыл дверцу и, шагнув наружу, тут же ее захлопнул. За спиной немедленно лязгнул легкий стальной засов.
Перед Ар-Шарлахи на осветленной луной палубе стояла гладкая, словно выточенная из черного гранита, тщедушная человеческая фигурка. Тонкие запястья были украшены браслетами из золотой проволоки, на узкой впалой груди раскинулись полукружиями нанизанные на кожаные шнуры кусочки металла, какие-то клыки, просверленные камушки и даже черепа мелких ящерок. От пояса до колен простиралась столь же сложно устроенная юбка из полосок шкур, древесной коры и кожаных плетеных ремешков.
Ар-Шарлахи взглянул в лицо незнакомцу и вздрогнул, увидев ощеренную деревянную маску, очень похожую на ту, что когда-то показывал ему премудрый Левве.
Неяркие трепещущие отсветы небольшого костра выхватывали из мрака резные свирепые морды идолов, и казалось, что жестокие деревянные боги гримасничают и перемигиваются. Должно быть, издалека пришлось тащить сюда низкорослым черным туземцам толстенные эти столбы. Здесь-то ведь ни единого прямого ствола не сыщешь… Стало быть, не зря матери в тени Ар-Шарлахи (да и везде, наверное) пугали детей, что, если будешь гулять допоздна, попадешься черным колдунам, ворующим лес в безлунные ночи. Сколько раз, помнится, Ар-Шарлахи из озорства забирался вечером в самую чащу и, зловеще ухая, принимался ломать подобранные с земли сухие сучья. И малышня с визгом летела в селение.
Не одну, должно быть, жизнь пожрал любой из этих идолов еще в ту пору, когда был деревом… Ар-Шарлахи представил себе туземцев, бесшумно крадущихся в полной темноте к указанному колдуном стволу. Опасное дело… Заметит кто-нибудь из жителей тени – тут же поднимет тревогу. Если успеет, конечно… А ведь люди в самом деле иногда пропадали…
– Так ты знал Левве? – тихо спросил Ар-Шарлахи. Неподвижное лицо Мбанга, все покрытое страшными в своей правильности шрамами, не слишком отличалось от скинутой им маски. Та же резьба, только не по дереву, а по живому…
– Нет, – всхлипнул на вдохе жуткий ночной голосок. – Его знал НТонба. Он дал ему маску, чтобы его не убивали.
– Не помогла ему маска, – сказал Ар-Шарлахи. – Когда был… – Тут он усомнился, знает ли Мбанга слово «мятеж», и решил построить фразу попроще и поподробнее. – Когда большие белые люди стали убивать друг друга, Левве тоже убили. Убили за колдовство.
Ему показалось, что Мбанга усмехнулся, но скорее всего причиной были все те же отсветы костра, словно ощупывавшие шрамы на неподвижном черном лице колдуна.
– Либи… – Так он произносил имя Левве. – Либи не мог колдовать. Чтобы колдовать, надо быть черным. Надо уметь говорить в себя. Надо всегда жить в пустыне, а не спускаться с гор. Надо много знать и иметь шрамы на лице. – Колдун помолчал и повторил: – Либи не мог колдовать.
– Да, – сказал Ар-Шарлахи. – Колдовать он не мог. Но другие думали, что может. А еще его не любили за то, что он считал вас людьми, а не животными.
– Либи был добрый человек, – равнодушно прошелестел Мбанга. – Но он очень мало знал. Он думал, что животные хуже людей.
Ар-Шарлахи несколько опешил. Честно говоря, он просто хотел польстить черному народцу. Последние слова колдуна озадачили его и отчасти даже испугали.
– Если ты не встречался с Левве, – проговорил он наконец, – как ты выучил наш язык?
Черный колдун, по обыкновению, ответил не сразу.
– Я позволил поймать себя. И служил большим белым людям очень долго.
– Зачем?
– Хотел знать.
– Знать наш язык?
– Нет. Другое.
– Узнал? – спросил Ар-Шарлахи, стараясь подладиться под неторопливую отрывистую речь туземца.
– Нет, – прошелестел Мбанга. – Тогда – нет. Теперь – знаю.
Всхлипывающий шепот колдуна прозвучал довольно зловеще, и Ар-Шарлахи с содроганием обвел глазами жестоко ухмыляющиеся морды идолов. Беседа вроде бы шла самая мирная, но это ведь туземец! Может быть, у них так принято: сначала поговорить по душам, а потом уже – в жертву?.. Вновь чувствуя озноб, Ар-Шарлахи закутался в плащ, так и не разрешив себе скосить глаз туда, где должны были чернеть над зарослями громады «Самума» и «Белого скорпиона».