Ар-Шарлахи послушно сдвинул рубчатый бугорок, и черепашка онемела. Утопил металлический прут и уже хотел было снова отправить устройство под подушку, как вдруг заметил, что в проеме стоит и смотрит на него во все глаза бледная Алият.
– Ты говорил… с ними?..
Он насупился и, не ответив, спрятал вещицу.
– Сумасшедший!.. – хрипло сказала Алият. – Так кричал, что на палубе слышно… Это ты на них?!
– На них, – глухо сказал он и налил вина. Алият наконец-то догадалась прикрыть дверь и медленно опустилась на ковер, по-прежнему не сводя глаз с Ар-Шарлахи.
– Они – колдуны? – прямо спросила она.
– Не знаю, – сказал он. – Вряд ли. И потом, я уже тебе, кажется, говорил, что в колдовство не верю…
– А это? – Она кивнула на подушку, под которую он сунул подарок. – А молнии?..
– Это не молнии, – буркнул он. – Тианги сказал, что это ракеты.
– Что?!
– Ну… Как бы это тебе объяснить? Ты ведь ни разу не была на празднике в Харве…
– Я видела ракеты на празднике в Зибре.
– А! Ну вот… У нас это игрушки, а у них оружие… Поняла теперь?
– Поняла… – тихо ответила Алият.
– Что ты поняла?
Алият помотала опущенной головой: то ли чтобы прийти в себя, то ли просто сбрасывая повязку. Бесцеремонно отобрала чашку и выпила остаток вина залпом. Взвесила посудинку в руке, как бы прикидывая, куда зашвырнуть.
– Я поняла, что с ними нельзя ссориться… – надломленным голосом сказала она. – Колдуны, не колдуны… Не дразни их, слышишь? Соглашайся!
– На что? На мятеж? На новую смуту?
Алият поставила чашку на ковер, нахохлилась, зябко повела плечами.
– Все-таки я тебя не понимаю, – призналась она, покосившись на чумазое изваяние государя. – Ты ненавидишь Улькара. Ты в него прошлый раз посудиной бросил, разбить грозишься… Ну так они же тебе это и предлагают поднять против него бунт! Что тебе еще нужно?..
Медленная судорожная усмешка покривила смуглое длинное лицо Ар-Шарлахи.
– Если, ненавидя Улькара, – тщательно подбирая каждое слово, изрек он, – я буду вести себя подобно Улькару то чем я лучше него?
Алият с напряженным вниманием вобрала глубокую эту мудрость, но, судя по оторопелому выражению лица, постичь ее так и не смогла.
– Ну вот что ты сейчас сказал? – не выдержав, взорвалась она. – Ты же сам не понимаешь, что ты сейчас сказал!.. И хватит пить!
С видом покорным и разочарованным Ар-Шарлахи дал себя обезоружить. Алият была вне себя.
– Просто чистеньким быть хочешь! – злобно перевела она сложные логические построения Ар-Шарлахи на общечеловеческий язык. – В крови по брови, в дерьме по брови, а все еще из себя что-то строишь!.. Пальмовая Дорога только знака ждет! Голорылых – ненавидят! Ты уж мне поверь, я-то знаю…
– Можно подумать, я не знаю… – проворчал он.
– Главное, сам же говоришь: ничего с тебя за помощь не возьмут!..
– Как это не возьмут? К морю вон выходить запретили…
– Оно тебе нужно?
– Нет. Просто не люблю, когда что-нибудь запрещают.
– Я с тобой с ума сойду!
– Конечно, сойдешь. Куда ж ты денешься?.. – Ар-Шарлахи поднялся и двинулся к двери.
– Ты куда?
– Куда-куда… Вино вон отобрала!.. Пойду хоть по палубе прогуляюсь…
– За борт смотри не свались!..
Оставив этот последний выпад без ответа, Ар-Шарлахи вышел в шаткий коридорчик и по играющей под ногой лесенке выбрался на палубу. Угрюмо оглядел качающийся настил мачты. Кругом деловитая осмысленная суета, всяк занят своим делом. Неутомимой Алият все-таки удалось приучить бунтовщиков и каторжан к порядку. Втайне они ее ненавидели за настырность и, не будь Шарлаха, разорвали бы, наверное, в клочья при первом удобном случае.
Хватаясь за снасти, Ар-Шарлахи побрел по настилу, краем уха ловя обрывки приглушенных, торопливо прекращаемых при его приближении разговоров.
– …не отверни он тогда, шел бы сейчас с нами…
– …а эти дурачки – тоже додумались, за борт попрыгали… Ну и где они теперь?..
– …я тебе говорю! Привели его прямо к молоту, говорят: «Видишь? Вот так и с Улькаром будет…»
– Ну?
– Ну вот тебе «ну»! Поднимай, говорят. Пальмовую Дорогу, даже не сомневайся!..
– Шорох! Повязку прикуси!..
Ар-Шарлахи подошел к катапульте вплотную. Оба разбойничка, пряча глаза, усердно протирали и смазывали боевую машину, еще вчера казавшуюся такой грозной…
– Горха! – негромко позвал Ар-Шарлахи, и рослый разбойник вскинул невинные, с вывороченными воспаленными веками глаза. – Ты откуда знаешь про Пальмовую Дорогу?
Горха выпрямился, помялся, комкая в корявых ручищах ветошь.
– Да говорят… – уклончиво отозвался он. – А сам что об этом думаешь?
– Ну что… – Разбойник неловко пошевелил плечища и зажмурился. – Как бы он там, в Харве своей, ни злобствовал, а против кивающих молотов не попрешь! Вон они как Лако-то спалили… Аж жуть берет!..
– Да нет, я не о том. Это все понятно: кто сильнее с тем и дружи… А вот по справедливости – как?
– По справедливости?.. – Горха помедлил, по всему видать, повертывая так и эдак свои корявые простые мысли. – Давно нам пора от Харвы этой откалываться. Я ж к тебе не из-за разбоя пошел. Все, думаю, поменьше голорылых будет… А то – ну что ж это? Богом себя объявил, храм порушил… А что молчали все… До поры молчали… Ждали, когда кто-нибудь вроде тебя объявится.
Ирва, как всегда, оказался прав. Единственное, в чем можно было упрекнуть прозорливого секретаря, это в удивительной мягкости выражений. «Не в духе». С тем же успехом к песчаной буре можно было применить глагол «веет». Попросту говоря, государь обезумел. Во всяком случае, таким его досточтимый Тамзаа еще не видел.